Знак чудовища - Страница 48


К оглавлению

48

Сигмон пощупал коленку, осторожно согнул ногу, распрямил. Больно. Но не так уж сильно. Измененное тело заживало на глазах. Царапины уже затянулись, а изуродованная нога постепенно приходила в норму.

— Заживет, — уверенно бросил Сигмон. — Придется полежать на травке пару часов, а потом, наверно, я смогу идти сам.

Рон кивнул, словно говоря: я так и думал. Потом шумно вздохнул, легко выхватил меч из самодельных ножен и приставил острие к горлу тана. Тот дернулся, но сразу же замер, почувствовав, как лезвие чуть проехалось по коже.

— Ладно, — устало произнес алхимик. — Рассказывай, кто ты такой.

— Послушай, Ронэлорэн, — сказал Сигмон, стараясь выбирать слова помягче, чтобы понапрасну не злить спутника. — Я просто бродяга. Мое имение в упадке, родных у меня нет, и я брожу…

— Не надо, — попросил алхимик, едва заметно нажимая на рукоять. — Не надо мне лгать. Я не слепой. Ты бегаешь быстрее меня. Там, у деревьев, ты руками разорвал дикую лозу — такое просто невозможно. Если бы не увидел сам, то никогда бы не поверил. Твоя нога действительно была сломана. А связки порваны. Но через несколько минут тебе стало намного лучше. И ты сказал, что через пару часов сможешь идти сам. Итак, кто ты такой, тан ла Тойя?

Сигмон сглотнул и, почувствовав кадыком лезвие меча, затаил дыхание. Квартерон смотрел прямо ему глаза. И взгляд этот не сулил ничего хорошего. Похоже, потомок эльфов был полон решимости узнать, кого именно послала судьба ему в спутники.

— Быть может, — тихо сказал алхимик, — безопаснее будет просто отрубить твою голову и посмотреть: прирастет ли обратно?

— Не надо, — попросил тан. — Не стоит этого делать.

— Кого я вытащил из чащи? — спросил Рон и прищурился так, что его глаза превратились в щелочки, напоминавшие бойницы башни. — Того, кто вошел туда вместе со мной? Или уже нечто другое? Ну!

Клинок куснул кожу на горле, и тан ощутил легкое жжение. Проклятие! Еще не хватало потерять голову от руки только что спасенного знакомого.

— Подожди, — попросил он. — Ладно, я расскажу. Только, пожалуйста, опусти клинок. Вряд ли моя голова прирастет обратно. Честно говоря, не хочется проверять. Совсем.

— Ничего, — отозвался Рон, не меняя позы. — Я и так постою. Давай, рассказывай.

Сигмон вздохнул и начал рассказ.


* * *

Слушал алхимик внимательно, не перебивал, не задавал вопросы. По его лицу нельзя было сказать: верит он или нет. Сигмон надеялся, что верит.

За все время рассказа Рон так и не пошевелился. Клинок по-прежнему касался кадыка Сигмона, и он чувствовал его холод. И все же ближе к концу рука квартерона начала дрожать. Он устал. Сигмон ясно это почувствовал, да и кто бы не заметил, что клинок, острый, словно бритва, дрожит у самого горла?

Когда тан закончил на том, как убежал из Вента, и умолк, Рон молча посмотрел на него, спрашивая: все? Потом шевельнул рукой, и кончик клинка распахнул ворот грязной рубахи, обнажая чешую.

— Вот, значит, как, — сказал квартерон. Потом он засмеялся, бросил клинок на землю и плюхнулся следом сам. Уселся рядом с Сигмоном, откинулся на спину и растянулся на траве во весь рост, с наслаждением расправляя застывшие мышцы. Тан осторожно подвинул меч к себе и посмотрел на алхимика. Тот все еще посмеивался.

— Что смешного? — спросил он, наконец.

— Добро пожаловать в клуб, приятель, — сказал алхимик. — Вот и еще один.

— В какой клуб? О чем ты?

— В клуб людей второго сорта. Вернее, нелюдей первого. Ты говоришь, что опасаешься людей? Что они сожгут тебя, как чудовище, если узнают твою тайну? Ха!

— Да, опасаюсь. Но что тут смешного?

— Сигмон! Я живу так всю жизнь. И людям нет нужды заглядывать мне под рубашку, чтобы найти Различия. Как только я появляюсь в городе или деревне, все знают: я — чужой. Ведь ты тоже сразу понял, что я не совсем человек?

— Пожалуй, что так, — согласился тан.

— Это все равно, что тебе ходить без рубашки. Они сразу видят, кто я. И многие, очень многие желают увидеть меня мертвым. Просто потому, что я немного отличаюсь от них.

— Эльфы и люди сражались не на жизнь, а на смерть…

— Что ты! Кто это помнит? Про войну давно забыли. Просто я — не такой, как они. И ты тоже. Благие небеса! Ты чуть-чуть хлебнул этого варева и уже скуксился. А я живу с этим всю жизнь. Думаешь, это первый раз, когда я выбирался из петли в последний момент? Как бы не так. Я уже со счета сбился.

— Но ты хоть человек наполовину. Или на три четверти. А я — чудовище. Кровожадный монстр, только вчера убивший двух человек.

— Ты — чудовище? Не смешите меня, любезный тан. Ты человечнее многих людей, что собрались посмотреть на мою казнь.

— Может быть, — согласился Сигмон, припоминая Виуда.

— Ты мог не высовываться. Просто отсидеться в кустах. Так?

— Да. Мог бы.

— Так какого хрена собачьего ты вылез оттуда? Кто я тебе — сват, брат? Почему ты вмешался?

— Ты не виновен, — отчеканил Сигмон. — Это я зарубил тех двоих. Тебя собирались убить просто потому, что ты оказался поблизости. Потому что ты чужой для них.

— Верно, приятель. И все же ты меня спас, рискнув собственной чешуйчатой шкурой. Почему?

— Не знаю, — признался Сигмон. — Мне показалось, что так будет правильно.

Рон сел, обхватил руками колени и посмотрел Сигмону в глаза.

— Это потому, — сказал он, — что ты никакое не чудовище. Ты просто пацан с маниакальным чувством вины. Ты вбил себе в голову, что чужая шкура делает тебя кровожадным, страшным и ужасным монстром. Это не так, но, похоже, эту идею не выбить у тебя из башки.

48