Знак чудовища - Страница 43

Следом пришла скользкая мыслишка, — может, это и к лучшему. Мошенника вздернут, причем заслуженно: кто знает, сколько народа он успел обобрать. И тогда настоящий убийца, сам Сигмон, сможет спокойно вернуться в город, отмыться от грязи и продолжить поиски проводника. Все складывалось как нельзя лучше. Это прекрасный выход из ситуации, то самое чудо, на которое тан не смел далее надеяться. Надо только немного подождать, затаиться в уголке, притихнуть на время и посмотреть, как будут вешать эльфа. За то, чего тот не совершал. За то, что совершил сам Сигмон.

— Да тише вы, сукины дети! Капрал!

Стражники сделали дружный шаг вперед и пустили в ход древки копий. На первый ряд толпы, самый шумный, обрушился град ударов. Горожане отшатнулись и, недовольно ворча, отступили на пару шагов. Все примолкли, и лишь в задних рядах поднялась небольшая буча, — кажется, поймали воришку, подрезавшего кошельки.

— Итак, — продолжил толстяк, развернув пергамент, — деяния обвиняемого рассмотрены городским судом и признаны преступными. Двойное убийство, возмущение спокойствия, подстрекательство к бунту. Приговор — смертная казнь через повешение! Приговор привести в исполнение немедленно!

Толпа восторженно взревела, предвкушая зрелище, которое можно будет еще с месяц обсуждать в пивнушках. Сигмон понял, что толпе все равно, кого повесят. Эльфа, полуэльфа, обычного человека или оборотня. Лишь бы повесили, лишь бы состоялось зрелище, а кто будет болтаться в петле — дело Десятое.

Седобородый склонился к толстяку и что-то прошептал. Тот недовольно скривился, но потом закивал.

— Тишина! — крикнул он. — Капрал!

Первые ряды, не дожидаясь новых ударов, дружно отшатнулись подальше от копий и разом замолчали.

— Последнее слово предоставляется виновному! — крикнул толстяк и махнул палачу. Тот поднял руку и сорвал с алхимика повязку, закрывавшую рот.

— Это не я! — тотчас завопил квартерон. — Я тут ни при чем! Я случайно наткнулся на этих двоих, случайно! Даже слепому ясно, что их мечом зарубили! И я не эльф! Я человек! И мама у меня человек, и папа, и бабушка…

Толстяк поморщился и снова махнул рукой палачу. Он встал на цыпочки и начал завязывать алхимику рот. Тот извивался, как уж на горячей сковороде, и продолжал кричать:

— Я люблю людей! Я всех вас люблю! Я просто зарабатывал деньги, но никого не убивал. Мои лекарства…

Капрал коротко ткнул полуэльфа кулаком в живот, и тот поперхнулся. Палач тут же накинул полуэльфу на рот грязный жгут из тряпки и крепко завязал на затылке. Алхимик снова замычал, задергался, пытаясь прожевать повязку, но задергался аккуратно, так, чтобы не свалиться с чурки.

— Таким образом, — продолжил толстяк, — обвиняемый полностью признал свою вину. Капрал!

Стражники сомкнули ряды, наставив копья на осужденного. Палач снова приподнялся на цыпочки, ухватил петлю и надел ее на шею алхимику. Затянул так, чтобы узел оказался сзади. Чурочка, служившая помостом, была невысока, и рассчитывать на то, что рывок сломает висельнику шею, не приходилось. Тому предстояло умереть от удушения.

— Да что ж такое, — тихо выдохнул Сигмон. — Проклятие!

Нужно было сидеть тихо, как мышь под веником. Затаиться. Выждать несколько долгих, как столетия, минут. Тан прикусил губу. Выбор. Всегда есть выбор. Иногда чудовищно трудный, когда выбирать не просто сложно — невозможно. Иногда легкий, как пушинка, когда приходиться решать только за себя. Казалось, и сейчас он таков: всего-то нужно отсидеться в кустах, а потом спокойно вернуться в город и продолжить свой путь. Но тогда… Нет. Разумнее отсидеться в кустах. Проклятие, любой, окажись на его месте, не стал бы рисковать собственной шкурой ради светловолосого мошенника. Любой человек. А чудовище?

Толстяк взмахнул рукой, и палач ударом ноги выбил чурку из-под светловолосого алхимика. Тот взбрыкнул босыми ногами и забился в петле, как рыба, пойманная на уду. Сигмон крепко зажмурился и впился пальцами в рукоять меча так, что кровь выступила из-под грязных ногтей.

* * *

Стражники глазели на висельника, наслаждаясь редким развлечением, и прозевали явление грязного оборванца. Тот вывалился из кустов позади них и сразу, без разговоров, кинулся в драку.

Одного стражника, стоявшего ближе всего к кустам, он пнул в спину и тот кувырком полетел под ноги толпы. Второго свалил на землю ударом в ухо, Да таким, что шлем помяло. Третий успел повернуться, но получил пинок промеж ног и с воплем рухнул на траву, зажимая руками причинное место.

Остальные браво развернулись и вскинули копья, готовясь насадить на острия наглеца, посмевшего напасть на стражу. Но в руках оборванца блеснул меч. Взмах — и три копья разом лишились наконечников и превратились в безобидные палки. Стражники отступили назад, придавили капрала к толстяку, тот завизжал… А оборванец вторым взмахом перерубил веревку, и полуэльф рухнул на землю.

— Назад! — закричал Сигмон изо всех сил, вспарывая кончиком меча веревку на руках алхимика. — Назад!

Капрал выхватил саблю, оттолкнул замявшихся стражников и ринулся в бой. Толпа, было примолкшая, восторженно заулюлюкала, предвкушая новое развлечение.

Одним взмахом меча Сигмон обрубил клинок сабли по самый эфес и заехал капралу сапогом в живот. Капрал отлетел, повалил пару стражников и чуть не напоролся на копье. Из толпы донесся гогот.

Сигмон выставил вперед клинок, взмахнул им, отгораживаясь от толпы веером блестящей стали, и бросил взгляд на алхимика. Тот не терял времени даром. Занемевшими руками он неловко содрал с шеи петлю и теперь снимал повязку, закрывавшую рот.