— Ты врешь!
— Тише, сопляк, поумерь пыл. Ты сам не знаешь, о чем говоришь.
— Я знаю достаточно, чтобы потребовать у коллегии магов забрать тебя на трибунал. Тебя выкурят из этого дома, как выкуривают лисицу из норы, и потащат в Вент на цепях!
— Проклятие, — зло бросил маг. — Надо было сразу тебя спалить, а пепел рассыпать по саду. Тот давно нуждается в удобрениях.
— Ну, давай, жги! Чего же ты ждешь?!
— Заткнись! Стой на месте. Я не колдун, я не использую магию во зло. Поэтому и не убиваю тебя, хотя мог это сделать тысячу раз. Хорошо, Сигмой ла Тойя, я дам тебе объяснения. Но только если ты будешь стоять спокойно. Хоть я и ценю любую жизнь, но свою — больше других.
— Давай, давай, — бросил Сигмон, сжимая холодную рукоять. — Я жду.
Он действительно ждал. До колдуна было довольно далеко, и любая задержка была полезна. Сигмон надеялся, что, пока колдун будет оправдываться, он сможет продвинуться вперед.
Но Фаомар поднял вторую руку и звонко щелкнул пальцами. Темнота в дверном проеме заволновалась, зарябила. Сигмон невольно попятился, ему померещилось, что в темноте ворочается что-то большое и страшное. Он вскинул саблю, но тут же в комнату вошли жена и дочь мага. Одеты они были так же, как и днем, словно и не ложились спать. И по-прежнему мать смотрелась бледным подобием своей дочери. Она походила на потускневший портрет, написанный в незапамятные времена учеником художника. А вот Лаури выглядела намного лучше. На ее щеках играл румянец, а губы, алые и пухлые, улыбались.
— Послушай меня, — сказал маг, не обращая внимания на женщин. — Пятнадцать лет назад мы жили в Мибере. В то время я был членом городской коллегии магов и честно служил короне. Но однажды… Однажды мне пришлось сражаться с озверевшей толпой, поднявшей бунт. Глава городского совета, граф Сиверин, потерял всякую совесть. Он спустил казенные деньги на постройку загородного дворца, потом взвинтил налоги… Впрочем, это неважно. Чернь волной прокатилась по городу, сметая все на своем пути. Они жгли дома — все подряд, разоряли лавки, грабили, насиловали… Толпа обезумела. Мы всей коллегией защищали магистрат. Наша сила остановила толпу, и мы сдерживали ее натиск два дня. Потом подоспели солдаты, бунт усмирили. Сиверина заковали в цепи и увезли в Вент. Все успокоилось. Но когда я вернулся домой…
Маг замолчал и подошел к столу. Сигмон шарахнулся назад, отскочил к стене и выставил саблю перед собой, но Фаомар не обратил на это внимания. Он оперся руками о дубовую столешницу и взглянул курьеру прямо в глаза.
— Они были мертвы, — с горечью сказал маг. — Мертвы. Чернь разгромила мой дом, пока я защищал город.
Глаза Фаомара полнились злобой и болью. Его взгляд внушал страх, казалось, на Сигмона смотрит не старик, живущий в заброшенном доме, а молодой воин, готовый броситься в бой. Сигмон вжался спиной в стену и поднял клинок на уровень глаз, желая защититься от страшного взгляда.
Это помогло. Маг неожиданно опустил глаза, и курьер облегченно перевел дух.
— Нежить. — прошептал он. — Ты поднял их из могилы? Что ты натворил, колдун?
Фаомар не ответил, лишь покачал опущенной головой. Потом вдруг схватил со стола подсвечник, развернулся и запустил им в жену. Сигмон вскрикнул, но тяжелый кусок бронзы пролетел сквозь Фимель и канул в темноту коридора. Женщина не вздрогнула, не отстранилась. У нее даже не изменилось выражение лица.
— Это фантомы, — бросил маг, поворачиваясь к курьеру. — Иллюзии. Десять лет я потратил на то, чтобы придать форму своим воспоминаниям. Они могут говорить, но они неразумны. Эти слова вложил в них я. У них нет своего сознания. Ты их видишь, но они бесплотны и не способны взять в руки даже ложку. И уж тем более не могут коснуться человека.
— Это, — прошептал курьер, — это…
— Это просто картинки, — закончил маг. — Портреты.
Он снова повернулся к Сигмону и смерил его взглядом. Потом щелкнул пальцами, и фигуры женщин исчезли. Они просто растаяли в воздухе без следа, как тает утренняя дымка под лучами солнца.
— Десять лет я живу в этом доме, — глухо сказал Фаомар. — И они живут вместе со мной, создавая видимость обычной жизни. И я очень не люблю, когда мне напоминают, что это иллюзия. Понимаешь, курьер?
Сигмон заглянул в черные глаза мага, и его рука, сжимавшая рукоять сабли, задрожала. В глазах Фаомара плескалось безумие. Похоже, он так и не оправился от удара судьбы, а жизнь рядом с фантомами лишь сильнее расстроила рассудок.
— Я никому не рассказывал эту историю, — продолжал маг. — Мне слишком больно говорить об этом. Надеюсь, теперь ты понял, что ошибался. Ступай своей дорогой, курьер, и оставь в покое меня и мою семью.
Сигмон не ответил. Перед ним тоже стоял фантом, но видел его только он. Молодая девушка с васильковыми глазами и пшеничными прядями волос. Она улыбалась Сигмону, звала к себе… А на шее у нее красовались две раны, истекавшие черной кровью. Курьер сглотнул и помотал головой, отгоняя видение.
— Лаури, — бросил он. — Ты не проверил Лаури. Позови свою дочь, колдун!
— Что? — свистящим шепотом осведомился Фаомар. — Что ты сказал?
— Твоя дочь! — выкрикнул Сигмон. — Это она! От нее пахнет сиренью. Даже сейчас я чувствую этот запах. Проклятие, позови ее, я хочу с ней говорить!
— Не забывайся, сопляк, — резко сказал маг. — Я и так слишком много поведал тебе. Проваливай отсюда, пока я не раскаялся в том, что сделал.
Теперь они стояли друг напротив друга, их разделял лишь стол. Сигмон мог легко дотянуться мечом до колдуна, но тот сверлил его таким пристальным взглядом, что курьер не надеялся на то, что успеет нанести удар. Колдун определенно спятил, и в другое время курьер сбежал бы прочь из этого дома, без оглядки, как убегают от верной смерти. Но сейчас он не мог отступить. Его пальцы еще помнили холод кожи Ишки, а в жилах кипел гнев. Сигмон ла Тойя, курьер второго пехотного полка, не желал отступать.