Ворон влетел в ворота и помчался к дому прямо сквозь парк, выворачивая из зеленой травы черные комья дерна.
Старое крыльцо с облезлыми колоннами, крашенными под мрамор, осталось таким же, как прежде. На нем семья ла Тойя встречала гостей, с него же провожала в дорогу. Давно, в лучшие времена. А теперь на нем никого не было. Родной дом смотрел на Сигмона темными окнами, пустыми, как глазницы черепа. Никто не встретил его у крыльца: ни друзья, ни враги. Казалось, дом давно заброшен. И только клубы сизого дыма, выползающие из окон левого крыла, говорили о том, что здесь кто-то есть.
Сигмон спрыгнул с коня и взбежал по ступеням наверх, к призывно распахнутым дверям. Огромный холл ничуть не изменился: высокий потолок, вытертый до ниток ковер, две каменные лестницы, ведущие на второй этаж — в правое и левое крыло. В середине холла — фальшивый фонтан, служивший громоздким украшением. Все осталось по-прежнему. Это был тот самый дом, который помнил всю семью ла Тойя. Именно сюда стремился Сигмон.
Но теперь, добравшись до дома своей мечты, Сигмон увидел лишь тлен. Запустение. Запах плесени и сырости. Разложения. Дом давно умер. Он ничуть не походил на те радужные воспоминания о родовом гнезде, что Сигмон унес с собой в дальнюю дорогу.
Судорожно сглотнув, тан поднял глаза. Слева, наверху лестницы, виднелась дверь, ведущая в левое крыло. Из двери выползала тоненькая струйка дыма, намекая на то, что внутри что-то горит: пока не сильно, но уверенно. Сигмон встряхнулся, сжал рукоять меча и стал подниматься по каменным ступеням.
На площадке тан задержался, с опаской заглянув в распахнутые створки. Но перед ним предстал только пустой темный коридор. Многие двери оказались открыты, и полосы света резали темноту на куски. В самом конце коридора виднелась дверь, ведущая в библиотеку. Из-под нее и тянулись сизые щупальца дыма.
Сигмон пригнулся и осторожно двинулся вперед, словно по тонкому льду. Оглядываясь по сторонам, он шел медленно, готовый в любой момент отразить удар. Он чувствовал, что здесь кто-то есть. Кто-то чужой, не имеющий отношения к дому. Тот, кто его поджег.
В середине коридора тан остановился — показалось, что из соседней комнаты доносится плач. Сигмон прислушался, подкрался к двери и осторожно заглянул в проем.
Это большая комната служила когда-то читальней. Сигмон помнил, что раньше в ней было много столов, шкафов и мягких удобных кресел. Он часто проводил в ней целый день, перечитывая любимые книги. Но сейчас все это пропало, и комната была вычищена, словно затевался ремонт. Голые стены, голый пол, ободранная обивка стен — вот и все, что осталось от былого великолепия. Пустота. И только у самого окна стояла большая кровать с дубовыми спинками, над которой склонилась сгорбленная человеческая фигура в старом тряпье. Тан взял меч на изготовку, на цыпочках зашел в комнату и вдруг понял, что это просто старуха. Она-то и плакала над тем, кто лежал в кровати. Тан выглянул в коридор, не заметил ничего подозрительного и, наконец, решился подойти.
Прежде чем старуха его заметила, он успел продвинуться до середины комнаты. Услышав шаги, она обернулась, увидела обнаженный клинок и закричала во весь голос. Тан невольно отступил на шаг, и старуха ловко прошмыгнула мимо него — в коридор. Сигмон бросился было следом, но сразу остановился. Старая карга убежала, ну и пес с ней. Зато остался человек в кровати.
Тан подошел. На серых простынях лежал человек. Старик. Его худое лицо с острым, как отточенное перо, носом, было повернуто к свету, но глаза оставались закрытыми. Седые волосы, свалявшиеся, грязные, раскинулись по серой подушке. Он был одет и даже обут в огромные безразмерные сапоги, изношенные до дыр. Не было только рубахи — вся грудь замотана грубыми бинтами, нарезанными, видно, из простыней. Сквозь бинты проступило бурое пятно крови размером с суповую тарелку. Оно оставалось влажным: кровь еще шла.
Тан склонился над человеком, пытаясь рассмотреть лицо. Тот, почувствовав движение, пошевелился, открыл глаза и отвернулся от окна. Встретившись взглядом со стариком, тан замер, не зная, что сказать.
— Сигмон, — прошептал старик, и только тогда тан его узнал.
Дит Миерс стал управляющим имением ла Тойя еще до рождения Сигмона. Да так им и остался, увидев и рождение наследника, и смерть его родителей. Это был тот самый человек, что заменил Сигмону отца. Когда молодой тан уезжал, он оставил имение на Миерса — знал, что тот сохранит его в целости и сохранности. Но тогда управляющий, пусть уже не молодой, выглядел розовощеким, крепким стариканом, готовым взять дела в свои руки. А сейчас он походил на собственную тень.
— Дит, — потрясенно прошептал Сигмон, опускаясь на колени.
Сухая старческая рука шевельнулась, и шершавые пальцы коснулись щеки тана.
— Сигмон, — повторил старик, и его бескровные губы тронула улыбка. — Ты вернулся.
— Что случилось? — спросил тан, схватив ладонь старика. — Дит, что тут произошло?
— Зря, — прошептал управляющий. — Зря вернулся. Они тебя искали.
— Кто? — крикнул тан, разом вспомнив, зачем он пришел. — Кто это был?
— Наемники. Приходили в начале осени, искали тебя. Потом ушли. Но вчера пришли опять.
Сигмон выругался в полный голос. Он должен был подумать о том, что его будут искать здесь. О том, что могут пострадать те, кто был ему ближе всего. Как он мог быть настолько глуп?!
— Когда ты уехал, — прошептал Дит, — дом пришел в упадок. Без тебя все кончилось. С тобой ушла жизнь имения. Мы мирно доживали свой веки ждали тебя. Но пришли они. Разогнали челядь и разорили дом.